Константин Кедров

М Е Т А М Е Т А Ф О Р А

-------------------------------------

ДЕКА-МИР-ОН

Андрей Вознесенский

ДЕКОобраз

Прометей — вор пламени.

"Митьки" — воры примитива.

Декарт — вор метели.

Кедров — вор дек.

Он крадет для нас у неба источник музыки, ее древесную деку, отражатель и усилитель звука.

Я видел в балетном классе стройные деки, чувственно замершие в стойке у зеркального барьера. Все деревянные скульптуры физиономически похожи на Кедрова.

Творчество — вор вечности и наоборот.

В заплечном мешке собирателя — похищенные у неба идеи метаметафоры.

Поэтика мысли его — вся сужающаяся и расширяющаяся Вселенная.

Троеперстию темного куклуксклана он противопоставляет двоеперстие своего К. К.

Обороняясь от злобы мира, они или становятся или прислонились спинами друг к другу. Прищурьтесь — и вы увидите снежинку.

Снежинка — вор красоты.

К е д р о в — в о р д е К

ДЕКОобраз — декоОБРАЗ

* * * * * * * * * *

Константин Кедров

ДЕКООБРАТНО...

ОТПЕЧАТАВ НА КОМПЬЮТЕРЕ ЭТОТ ТЕКСТ АНДРЕЯ ЮЗНЕСЕНСКОГО, Я ПРЯМО ТАКИ ЗАМЕР ОТ ТОЧНОСТИ ЕГО ОЗАРЕНИЯ. ВЕДЬ САМЫЙ ГЛАВНЫЙ МОЙ ПОЭТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ ДЕЙСТВИТЕАЬНО НАМЕРТВО СКРЕПЛЕН СО СКРИПИЧНОЙ ДЕКОЙ.

НЕВЕСТА

НЕВЕСТА ЛОХМАТАЯ СВЕТОМ

НЕВЕСОМЫЕ ЛЕСТНИЦЫ СКАЧУТ

ОНА ПАЛЬЧИКИ ЧЕЛОВЕЧИТ

ОНА ПЕТЛИ ДВЕРНЫЕ ВЯЖЕТ

РУБИТ СКОРБНУЮ СКРИПКУ

ТОНЕТ В ДЫРЕ ДЕРЕВЯННОЙ

ШИРЕЕТ ШИРМОЙ МЕРЦАЕТ МЕДОМ

ПОД БЕДРОМ ТОПОРА НОЧНОГО

САРКОФАГ ЩЕБЕЧУЩИЙ ВИХРЕМ

ХОР БЕДРЕЮШИЙ САРКОФАГОМ

ДИВНЫМ ЛАДАНОМ ЗАХЛЕБНЕТСЯ

ГОЛОДАЮЩИЙ ЖЕРНОВ – 8

ПЕРЕМАЛЫВАЮЩИЙ ХРАМЫ

ЧТО ТЫ ДОЧЬ ОБНАЖЕННАЯ

ИЛИ ТЫ НИЧЬЯ

ИЛИ ЗВЕНЯ СОСКАМИ

МЕСИТ СИРЕНЬ

ТУРБОБУР НЕПРОЛАЗНОГО СВЕТА

В ХОЛЕНЫЙ ФУТЛЯР

ДВОЕБЕДРОЙ СЕКИРЫ

МОЖНО ВКЛАДЫВАТЬ

ТОЛЬКО СЕБЯ

* * * * * * * * * *

Вадим Рабинович

профессор кафедры философской антропологии МГУ

SPIRITUS ДУХА

Поэтический космос Константина Кедрова — это именно его космос. Собственноименный. Именной! Но и — всеобщий. Потому что антропен. Человечен. Хотя и безличен. Потому что замыслен так, что даже если бы не было в этой вселенной ни одного человека, человечности в ней не убыло бы, потому что все по-прежнему влеклось бы друг к другу. Пело и любило бы, потому что влеклось. А это и есть "безличное вочеловечить" не о-, а как раз во-... что и есть единственное дело Поэта. А кого же еще?

Только поэт и никто другой! — способен исхитриться так, чтобы съединить одномерное время с трехмерным пространством в n-мерное Все, светящееся хаотической умиротворенностью вечности.

Ежегодно — каждый весенний март...

"Кошки — это коты пространства", а "пространство — это время котов", — утверждает поэт. Впрочем, и утверждать-то тут нечего, потому что так оно и есть. Без доказательств. Зеленоглазо и влюбленно. Восхищенно. Похищено, как свет из тьмы. Свет встречи двух глаз — кошки и кота. Ромео и Джульетты... В световой год Любви. В марте...

Световой год — свершение расстояния и времени; свершение, определенное скоростью в 300000 км/сек2 после чего начинается тот свет — недвижное между э т и м светом и т е м — светопреставление слова Поэта окликающего, и наше в ответ...

И как результат этой Александрийской возгонки — чистейший Spiritus духа.

-------------------------------------

АНГЕЛИЧЕСКАЯ ПО-ЭТИКА

Вкус и аромат звезд я ощущал с детства. Сладкий, горчащий Сириус, красно-синий, кислинка Кассиопеи и парфюмерная волна от Большой Медведицы. Мама звала меня звездочетом, но одновременно я был дирижером. Услышав любую музыку из черной настенной тарелки, я тотчас же начинал дирижировать. Я не различал мелодию – дирижировал каким-то шумом и грохотом.

Хор звезд для меня не абстрактное понятие, а вполне слышимое звучание. Оно давно превратилось в мои стихи. Если бы я дирижировал музыкой своего стиха, то давно бы превратился в сторукого Шиву. Тысячеустое и тысячеглазое небо целовало меня своим светом и ласкало ресницами звезд. Неправда, что Рай невидим – поднимите глаза к небу, он перед вами. Фламмарион утверждал, что если бы звездное небо было видно лишь в одном месте земли, туда стекались бы миллионы паломников.

Но еще большего поклонения достойно небо невидимое, открытое Альбертом Эйнштейном. Как бы не был ужасен XX век, он открыл и сделал достоянием науки потусторонний мир космоса. Мчаться со скоростью света, значит видеть мир глазами Ангелов. Ангелическое светозрение великого Альберта – это современная живопись и метаметафора в поэзии. Никакая церковь не открыла мне столько, сколько увидели Лобачевский и Эйнштейн. К сожалению физики и математики говорят о Рае языком ада. Перевести на райский язык Эйнштейна впервые попытался Павел Флоренский в книге «Мнимости в геометрии».